На Ленинградском рынке, пахнущем маринадами, свежей зеленью и колбасными изделиями, в суете воскресного дня, когда сотня разномастных человек сновала между прилавками, выбирая на обед что-то особенно вкусненькое и свежее, произошла завязка этой нехитрой истории.
В самом сердце рынка, на проходном месте расположился мраморный прилавок мясника Дрыкина. Огромный, пузатый, с руками исполина, татуированными разными фривольными изображениями, он возвышался среди коллег памятником Петру Великому – таким суровым был взгляд у Дрыкина, и прищур маленьких глаз соответствовал. Всякому было видно, что это он поднял Россию с колен, а сейчас Ильей Муромцем охраняет ее от варягов. Каждые пятнадцать минут мясник Дрыкин показывал народу фокусы с топором, подкидывая тяжеленный инструмент и ловя легко, словно гиревик в цирке. И через локоть бросит, и через колено… Финалом короткого выступления было разрубание напополам свиной головы одним ударом. Толпа охала от такой невиданной мощи и ловкости, а потому дрыкинские мясные деликатесы шли на ура.
В то же самое время вдоль прилавков сновал неприглядного вида гражданин в потертом пиджаке и штанах явно с чужого зада. Несмотря на осеннее время, ноги гражданина были обуты в летние сандалии, но имелись белые грязные носки с лейблом известного спортивного бренда. Девяносто процентов опрошенных сказали бы, что индивид явно бомжующий член общества – и угадали бы на все сто.
Гражданин останавливался возле прилавков с кислой капустой, солеными огурчиками, корейской морковкой, по-свойски все пробовал, нахваливая товар, а на все отсылы его во все непотребные отверстия лишь улыбался в ответ, демонстрируя нехорошие зубы с тусклым янтарным отливом. Он рассчитывал добраться до отдела с колбасами и там что-нибудь стянуть и закрысить – круг краковской, например, или кровяной колбаски кус. Какой-то кавказец, то ли армянин, то ли грузин, сунул ему пакет с засохшим лавашом, бомж поклонился в знак благодарности и закрестился быстро-быстро, прося у Бога хорошей жены для хача. За что был одарен большим бакинским помидором…
Так, потихоньку набивая брюхо, гражданин добрался до колбасного ряда, где его поджидала неудача. Он уже почти затянул в рукав пиджака гирлянду московских колбасок, твердых и пахучих, осталось скрыть последнюю секцию, но все окончилось неожиданно плохо. Без бранных слов, без какого-либо предупреждения продавщица колбас, баба в пуховом платке, наотмашь залепила ему по скуле, ловко выудила из рукава бродяги краденый товар и как ни в чем не бывало вновь занялась торговым делом. В голове у гражданина загудело, а из уха пролилась струйка крови. При своем образе жизни он не раз был бит, имел увечья на теле, а потому его организм был хоть и потрясен, но никак не удивлен событием и продолжал функционировать, несмотря на оглохшее ухо. Пришлось неудачливому воришке двигаться вдоль прилавков правым бочком, слышащей стороной, и клянчить у торговцев мясом ненужные им хрящики, куриную требуху – бомж готов был забрать даже удивленные бараньи глаза…
Сообщество ему подобных, в подвале четвертого дома по Балтийской улице, никак не ожидало его с пустыми руками. Принес что-то стоящее – и место спальное получше, возле костра, а нет – ищи холодный чердак… Где-то ему подали кусок завонявшего сала, а рябой мужик, распродавший к этому времени весь свой товар, протянул убогому пластиковый пакет с несколькими посиневшими трупиками цыплят. Вот удача, так удача. Сегодня он будет спать у костра, сытый и счастливый… Довольный подношением, до выхода он уже почти не побирался, лишь остановился возле главного мясника, возвышающегося над ним Голиафом. Гражданин задрал голову, дабы взглянуть на обладателя могучих телес, но в раненом ухе стрельнуло, и он, оставив развлечение на следующие выходные, поплелся к выходу.
– Чашкин! – услышал он громогласный голос в спину – и замер. – Чашкин!
Он обернулся, пошарил глазами и понял, что призыв исходит от самого мясника.
– А кто спрашивает? – неожиданно для себя поинтересовался гражданин.
– Чашкин, это ты?
– Я… – с удивлением ответил бомж. – Чашкины мы…
Облокотившись о мрамор прилавка, мясник – король рынка, бог топора и говяжьей печенки – вдруг улыбнулся, и в маленьких глазках исполина просияло как от коктейля незамерзайки и дихлофоса.
– Чашкин, друг! – распростер объятия Дрыкин. – Чашкин, ты ли это, брат мой?!!
Гражданин без особого места жительства всегда был готов к подставе, к подлости человеческой, а потому не бросился оголтело обниматься со столпом рынка, лишь сделал маленький шажочек в сторону.
– Так точно, фамилия моя Чашкин. Мы как-то знакомство имеем?
– Чашкин! – вскричал мясник, вознося огромные, наколотые голыми бабами руки к небу. – Да я это! – Он улыбался во все огромное небритое лицо. – Я это, Чашкин! Дрыкин! Не узнаешь, брателло?!
Услышав фамилию, гражданин замер на месте, затем шумно втянул в себя сопли и, просияв лицом, вдруг опознал в великане-мяснике своего старого друга, одноклассника Колю.
– Колян?! – осклабился Чашкин. – Колян Дрыкин!
– Ну, наконец-то!
– Колян – в сиську пьян? – уточнил Чашкин и бросился в объятия старого друга.
– Помнишь, Вова! – тискал Чашкина в объятиях Дрыкин. – Вовка – в жопе морковка! – Мясник даже поцеловал друга в щеку от чувств. – Ну и рад же я!!!
– И я, Колян! – Из глаз бомжа текли слезы. – Колясик, дружбан! – Он привстал на цыпочки и, дотянувшись до подбородка мясника, чмокнул в него.
Наблюдающий за этой картиной, за неожиданно явленной ему идиллией народ умилялся словно на просмотре индийского кинофильма. Все были в этот момент едины как в День Победы. Тетка в пуховом платке совала Чашкину московские колбаски, но Дрыкин решительно отодвинул ее от драгоценного друга…
Этим воскресеньем Дрыкин закончил работу до срока, оставив вместо себя подмастерье, и потащил Чашкина к себе домой отметить столь чудесную и неожиданную встречу. Понюхав чашкинский пакет, он фыркнул и бросил его в сторону мусорного бака.
– Цыплята! – вскричал Вова.
– Будут взамен тебе бройлеры, Колян! И все, что захочешь!
Дрыкин и Чашкин шли по улице обнявшись, как школьники, только что поклявшиеся друг другу в вечной дружбе. Лет двадцать пять назад так оно и было. Возле забора, на котором они начертали два самых известных матерных слова, школьники поклялись быть неразлучными.
– Бля буду! – произнес нужные слова будущий мясник.
– Бля буду! – поддержал Чашкин.
По пути они купили три бутылки водки и две трехлитровые бутыли пива.
– Как я рад! – вновь воскликнул Дрыкин и обнял друга так, что захрустели кости. Но счастье Чашкина переполняло его душу, а оттого и дружеские объятия были легки, и в раненое ухо вернулся слух. Он так же искренне отвечал на слова друга забытыми словами. Искренность вернулась в одно мгновение и облагообразила обоих мужчин.
Пока добирались до дрыкинского дома, друзья как-то незаметно выпили одну бутылку водки и изрядно укрепили ее действие пивом.
Василиса Дрыкина впустила мужа и его друга в квартиру, но на обрюзгшей физиономии ее с темно-желтыми кругами под глазами радость не воспылала, хотя благоверный и орал на всю квартиру:
– Так это же Вовка – в жопе перловка! Ты что, не узнаешь?! Ну самый мой лучший друг! Это мы с ним тебя тискали в седьмом классе!.. Давай мечи на стол!
Супруга короля рынка недовольно поплелась на кухню, где принялась что-то готовить. В комнатах был слышен мясной запах.
Дрыкин вытащил из серванта два стакана и большие бокалы для пива.
Накатили без закуски по соточке, хрюкнули в унисон, а затем Дрыкин выдернул Чашкина из-за стола и потащил друга к окну. Раздвинув тюль, он открыл для осмотра городской пейзаж. Под окнами его дома располагалось трехэтажное здание, рядом с которым находилась спортивная площадка с играющими в футбол пацанами.
– Узнаешь?! – прокричал Дрыкин. – Приблизившись к окну Чашкин вглядывался. – Ну, Вовец – в жопе трындец! Ну, узнаешь?!
– Школа? – неуверенно произнес Чашкин.
– Ну!!!
– Наша школа?
– А то чья! Конечно наша! А из нашего окна, – продекламировал Колян Дрыкин, а дальше друзья закончили хором: – Площадь Красная видна! – И их опять потянуло на объятия.
Чем громче было в квартире, тем хуже становилось настроение дрыкинской жены. Она, конечно, помнила этого говнюка Чашкина, который в школе щипал ее за все места, а потом женился на хромоногой Шляпкиной… Женщина уставляла стол закусками, то и дело возвращаясь из кухни в комнату.
– Не отсвечивай! – рыкнул Дрыкин. – Мелькаешь!
– Тогда сами себе готовьте! – злилась Василиса.
– Но-но! – пригрозил Колян. – И мясо пожарь! Я там вчера отбивные выложил из морозильника!
Друзья ели от живота и пили по возможностям. Судя по скорости исчезания напитков, возможности имелись серьезные, с резервом. Под мяско, капустку, колбасу они вспоминали свое детство: как чудили в школе, как таскали булки с хлебной фабрики, как подложили классной руководительнице под жопу пердунок – она потом еще на неделю слегла от позора, как взрывали школьные унитазы, заложив в керамику магний с алюминиевым порошком, а потом говнище текло по всем трем этажам. Они смеялись, на время убежав в свое детство, запивали каждый припомненный эпизод водкой и продолжали оставаться счастливыми.
Бывает на всяком застолье неожиданная минута затишья, когда каждый думает о чем-то своем, прислушиваясь к работе органов чувств. Вот и Колян с Вованом словили такую минуту. Дрыкин вспоминал, как отец учил его плавать, а Чашкин раскладывал по карманам несъеденные отбивные. Минута прошла, Дрыкин словно очнувшись, засмеялся и разлил.
– За нас! – прогремел он.
– За нас! – поддержал Чашкин.
Выпили, утерлись. Вечерело.
– Вовка – в жопе страховка! Ты же вроде женился после армии?
– Ага, – согласно кивнул Чашкин.
– На этой… как ее?.. Кепкиной?
– Шляпкиной.
– А, да, вспомнил. И как там у вас?
– Шляпкина умерла, – улыбнулся Чашкин. – Уже давно!
– Слышь, Василиса! – закричал Дрыкин. – Шляпкина Вовкина померла!
Василисе было по барабану – как Шляпкина, так и Чашкин.
– Ага! – откликнулась она с кухни.
– А дети были?
– Двое пацанов.
– Тяжело без матери…
– Они тоже померли…
– Ох ты, ешкин кот! А что случилось-то?
– От яичницы померли.
– Как это – от яичницы? – удивился Колян.
– Ну, от сальмонеллы, – уточнил Чашкин. – Микроб такой. Я их от гриппа лечил, а они, вишь… В четыре дня все трое сгорели.
– Вот мать честная!.. Слышь, Василиса, у Чашкина двое пацанов померли… А ты как же выжил?
– У меня аллергия на яйца, чешусь неделю!
– Вот, Бог отвел! – Дрыкин тяжело вздохнул, сказал Чашкину, что тот везунчик, затем вновь улыбнулся и в десятый раз предложил тост «За нас!».
Подступала ночь, друзья прилично опьянели, и настало время прощаться. Дрыкин отвел Чашкина в кухню, где, несмотря на протесты жены, открыл огромный холодильник и набросал из него полную сумку деликатесов для друга. В дверях они поцеловались, пообещав друг другу видеться чаще. Настроение у Дрыкина было отличным, только вот в сон клонило. Он вспоминал прекрасный вечер со старым другом, где-то в глубине своего сознания понимая, что это была их последняя встреча…
Хорошее ощущение пыталась испортить супруга, начав пилить мужа за экономический подрыв семьи: мол, бомжу вонючему тысяч на тридцать отвалил. Дрыкин ударил ее в глаз и, раздеваясь, уточнил:
– Это Вован! Друг мой!
Он лег в кровать, подумал, что день удался, и крепко-крепко заснул.
Так же крепко спал и Чашкин – на мягком матрасе возле костра.
