Как-то так получилось, что я на время остался без машины. Старую удачно продал, а новая, элитная, под заказ, еще не пришла.
Не страшно, подумал я. Поезжу на такси – чай, не барин.

В те времена у меня было столько дел, что я уходил из дому в восемь, а возвращался около полуночи. Десятки переездов в разные офисы – от одних партнеров к другим, по бытовым делам, семейным – измучили меня за первую неделю совершенно. Но делать было нечего, нужно было терпеливо ждать прихода иномарки.

В нулевые, если кто помнит, такси по большей части были частными, вне закона, но других почти не имелось, поэтому не то что заказать такси – даже голосовать на обочине было непросто.
За рулем частных такси, автомобилей – ровесников начала эпохи, стоимостью не более трехсот долларов – почти всегда сидели гости нашей столицы, бывшие соотечественники кавказской или закавказской внешности, языка русского не знающие. Чаще всего транспорт оказывался в аварийном состоянии, а бомбилы, останавливающиеся на твой призыв, спрашивали:
– Тэбэ куда?
– На Маяковку.
– Дарога пакажишь?
Ты обещаешь и дорогу показать, и помочь в управлении транспортом, и выдать за пастуха замуж дочь, которая еще не родилась.

В нелегальных такси обычно воняло как в курилке какого-нибудь НИИ, только за рулем был не ученый, а еще вчера пасший овец житель гор. Соответственно, к запаху табака примешивался аромат бараньей шкуры, которую теплолюбивые леваки клали себе под задницу.
Зачем забираться на гору, если потом спускаешься?

В конце одной из трудовых недель, в пятницу, я голосовал, чтобы помчаться на какой-то полусветский прием, но даже джигиты-ваххабиты не обращали внимания на мою длинную машущую руку с зажатой в пальцах двадцаткой долларов. Вся Москва разъезжалась по тусовкам в ночные клубы, рестораны и т.д. И у всех были двадцатки.

Теряя терпение, уже сильно опаздывая, к тому же той весной было прохладно, за полчаса попыток отловить машину я прилично замерз. В поисках выхода из ситуации, обмозговывая, то ли поехать на метро, до которого надо бежать минут пятнадцать, то ли плюнуть на тусовку и вернуться домой, хотя на чем я вернусь, я продолжал тянуть руку к небу – и вдруг рядом со мной остановилось настоящее такси, желтое, с шашечками на дверях. Я умоляюще назвал адрес, мне из салона ответили «Садитесь», и я, не веря своему счастью, плюхнулся на переднее сиденье вполне себе приличной машины: чистенькой и главное – едущей к моей цели. Еще меня поразило, что таксист, определенно титульной нации, включил счетчик, который тогда казался анахронизмом: платили по уговору.

В общем, до желанного адреса я добрался, хотел уже выпрыгнуть из такси, но задержался и спросил напоследок:
– У вас время есть?
– Есть.
– Пять долларов в час вас устроит?
– Да, – кивнул водитель, и я, дав ему приличный аванс, отправился прожигать жизнь, довольный, что подо мной тачка, что я в сохранности доберусь ночью до дома. Так и оказалось. Таксист верно дожидался пассажира и довез меня до дома быстро и аккуратно.
– Сколько вы зарабатываете?
Он ответил, и я предложил ему поработать только со мной – за тройную цену против его дохода.
– Согласен.
– Тогда завтра в девять утра.

И мы стали с ним ездить.
Его звали Сергей Михайлович. Чуть за сорок, русый, с веснушками на рабочих руках, очень пунктуальный и что самое главное – молчаливый. Управляя автомобилем, он как бы не присутствовал в нем, будто только физическое тело в салоне оставалась, тогда как душа в это время вылетала куда-то по своей надобности, оставляя на губах легкую улыбку.

Мы редко разговаривали. Но как-то он посреди поездки поблагодарил меня.
– За что?
– Теперь моя Настя может оставить только одну работу.
– А сейчас она на скольких?
– На трех… – В его глазах было столько любви, что я невольно представил себе милую женщину лет тридцати, в сарафане в пол, с русой косой до пояса, стеснительную и покорную…
– Не за что, – ответил я.
Мой новый водитель называл меня по отчеству – Палыч, я его – Михалычем. Таксист показал себя легко обучаемым и вскоре работал уже как настоящий персональщик.

Через месяц мне пришло письмо, что в течение недели я могу получить свой автомобиль, и я радостно и с праздником в сердце торжественно объявил Михалычу, что он может получить новый немецкий агрегат и не использовать более личную машину. В ответ он лишь улыбнулся.
Когда мы выезжали из магазина, когда новенькая резина впервые коснулась московского асфальта, я вдруг испытал глубокое чувство мессианства. Я изменил жизнь человеку, подарив ему лучшую долю, а он в свою очередь освободит жену Настеньку от непосильного труда, и дети их больше не будут нуждаться.

Жизнь вошла в привычную колею. Я по-прежнему много передвигался по Москве, а Михалыч делал свою работу безукоризненно. Иногда я привозил домой женщин, но мой водитель ни разу не пошутил на эту тему, и, когда я, бывало, говорил ему, что хороша была девка, он не реагировал – лишь опять улыбался. Через месяц я прибавил Михалычу зарплату, а еще примерно через столько же услышал от него такое:
– Слышь, Палыч, отпусти меня.
– Тебе завтра нужно или сегодня? – уточнил я.
– Совсем отпусти! – попросил водитель.
– Что-то случилось? Если нужна помощь – только скажи!
– Нет, Палыч, все нормально.
– Нашел другого, побогаче?
– Зачем ты так… Хочу вернуться в такси!
– Не понял, – удивился я. – Вчетверо меньше получать на своем драндулете?
– Не могу я… Как-то сподручнее в такси.

И я, не желая потерять такого нужного мне человека, которому делал только благо, принялся горячо убеждать Михалыча, что он совершает колоссальную ошибку, что судьба вряд ли выдаст ему второй шанс и его Настеньке придется опять вернуться на две дополнительные работы. Я чувствовал себя священником, наставляя на путь истинный совершающего ошибку прихожанина.
– Не сотвори глупость, Михалыч! – тихо и театрально произнес я.
– Прости, Палыч… Я отработаю две недели, не волнуйся…

Уже поздним вечером я вспомнил, что у меня есть его домашний телефон. Мне пришла в голову спасительная идея позвонить Настеньке, жене Михалыча, милой женщине которой опять придется мыть сотни и сотни метров полов ежедневно. Я подумал, что трудолюбивая умная женщина сможет убедить моего водителя не совершать глупостей и не делать детей несчастными.

Я набрал номер с городского телефона и услышал в трубке грубоватое женское «Алло».
– Здравствуйте! Я с Настей говорю?
– Кто это?
– Это работодатель вашего мужа. Мне кажется, что он совершает огромную ошибку…
Я не успел договорить, как услышал в ответ крик.
– Да ты посмотри! – кричала женщина голосом хабалки. – Ты посмотри! Эта гадина еще звонит сюда! Срань такая! Ишь ты, вошь высокомерная, скотина тупорылая!..
– Вы, наверное не поняли! С кем-то меня перепутали! – опешил я. – Это я вашего мужа на работу взял…
– Ну ты посмотри, какая наглая харя!!! Это, типа, он нам одолжение делает, сволота! Взял на работу! Вот морда наглетущая! Пидор!

Я положил трубку, испытав чувство ужаса… А потом выпил полбутылки коньяка, размышляя о мессианстве и неблагодарности за него. Все мои благолепные фантазии о нежной покорной женщине мигом рассеялись… В эту ночь я спал тревожно, то и дело просыпаясь от судорог.
Следующим утром Михалыч поджидал меня возле подъезда. Машина стояла здесь же, с выключенным двигателем.
– Ты прости ее, Палыч! Это она за меня вступилась!
– А я-то что тебе сделал?
– Любит она меня.
Я ничего не понимал, а потому молчал.
– И я ее люблю… Палыч, можно без двух недель? Возьми штраф какой хочешь!

Отсчитав, причитающиеся водителю деньги, я сел за руль своего автомобиля и выехал со двора.
Еще пару недель меня мучила эта странная, совсем непонятная история, пока я не нашел другого водителя. Постепенно я позабыл о Михалыче.

Прошли месяцы, я, как и всегда, мотался по тысячам нужных и ненужных дел, а новый водитель, Володя, молодой парень, был готов трудиться целыми сутками без устали.
А как-то раз, стоя на светофоре, я увидел рядом со своей машиной желтое такси, за рулем которого сидел Михалыч. Он смотрел вперед, сжав руль рыжими руками, и глаза его светились, так как душа была при нем.

И здесь я вдруг понял.
Михалыч был капитаном собственного, пусть маленького, судна. Он сделал выбор оставаться самим собой. А быть капитаном хоть и огромного, но чужого лайнера он не смог. И любовь его женщины Насти состояла в том, чтобы, ничтоже сумняшеся, вернуться на две дополнительные работы и дать мужу жить свободным.

Мне стало до боли стыдно, что некоторое время назад я ощущал себя благотворителем, миссионером благополучия человеческого, тогда как все оказалось ровно наоборот. Михалыч и его жена дали мне бесценный урок, надев на мое «я» смирительную рубаху. Я понял, что в этом мире крайне сложно понять, кто кому делает добро, а кто зло приносит. Кто благотворитель, а кто дает возможность тебе сделать благое.

Машины тронулись на зеленый, и я, умерив свой внутренний высокопарный монолог, спросил своего нового водителя:
– Володь, у тебя все хорошо?

18780cookie-checkТАКСИ