Хороший день

На Ленинградском рынке, пахнущем маринадами, свежей зеленью и колбасными изделиями, в суете воскресного дня, когда сотня разномастных человек сновала между прилавками, выбирая на обед что-то особенно вкусненькое и свежее, произошла завязка этой нехитрой истории.

В самом сердце рынка, на проходном месте расположился мраморный прилавок мясника Дрыкина. Огромный, пузатый, с руками исполина, татуированными разными фривольными изображениями, он возвышался среди коллег памятником Петру Великому – таким суровым был взгляд у Дрыкина, и прищур маленьких глаз соответствовал. Всякому было видно, что это он поднял Россию с колен, а сейчас Ильей Муромцем охраняет ее от варягов. Каждые пятнадцать минут мясник Дрыкин показывал народу фокусы с топором, подкидывая тяжеленный инструмент и ловя легко, словно гиревик в цирке. И через локоть бросит, и через колено… Финалом короткого выступления было разрубание напополам свиной головы одним ударом. Толпа охала от такой невиданной мощи и ловкости, а потому дрыкинские мясные деликатесы шли на ура.

В то же самое время вдоль прилавков сновал неприглядного вида гражданин в потертом пиджаке и штанах явно с чужого зада. Несмотря на осеннее время, ноги гражданина были обуты в летние сандалии, но имелись белые грязные носки с лейблом известного спортивного бренда. Девяносто процентов опрошенных сказали бы, что индивид явно бомжующий член общества – и угадали бы на все сто.

Гражданин останавливался возле прилавков с кислой капустой, солеными огурчиками, корейской морковкой, по-свойски все пробовал, нахваливая товар, а на все отсылы его во все непотребные отверстия лишь улыбался в ответ, демонстрируя нехорошие зубы с тусклым янтарным отливом. Он рассчитывал добраться до отдела с колбасами и там что-нибудь стянуть и закрысить – круг краковской, например, или кровяной колбаски кус. Какой-то кавказец, то ли армянин, то ли грузин, сунул ему пакет с засохшим лавашом, бомж поклонился в знак благодарности и закрестился быстро-быстро, прося у Бога хорошей жены для хача. За что был одарен большим бакинским помидором…

Так, потихоньку набивая брюхо, гражданин добрался до колбасного ряда, где его поджидала неудача. Он уже почти затянул в рукав пиджака гирлянду московских колбасок, твердых и пахучих, осталось скрыть последнюю секцию, но все окончилось неожиданно плохо. Без бранных слов, без какого-либо предупреждения продавщица колбас, баба в пуховом платке, наотмашь залепила ему по скуле, ловко выудила из рукава бродяги краденый товар и как ни в чем не бывало вновь занялась торговым делом.

В голове у гражданина загудело, а из уха пролилась струйка крови. При своем образе жизни он не раз был бит, имел увечья на теле, а потому его организм был хоть и потрясен, но никак не удивлен событием и продолжал функционировать, несмотря на оглохшее ухо. Пришлось неудачливому воришке двигаться вдоль прилавков правым бочком, слышащей стороной, и клянчить у торговцев мясом ненужные им хрящики, куриную требуху – бомж готов был забрать даже удивленные бараньи глаза…

Сообщество ему подобных, в подвале четвертого дома по Балтийской улице, никак не ожидало его с пустыми руками. Принес что-то стоящее – и место спальное получше, возле костра, а нет – ищи холодный чердак…

Где-то ему подали кусок завонявшего сала, а рябой мужик, распродавший к этому времени весь свой товар, протянул убогому пластиковый пакет с несколькими посиневшими трупиками цыплят. Вот удача, так удача. Сегодня он будет спать у костра, сытый и счастливый…

Довольный подношением, до выхода он уже почти не побирался, лишь остановился возле главного мясника, возвышающегося над ним Голиафом. Гражданин задрал голову, дабы взглянуть на обладателя могучих телес, но в раненом ухе стрельнуло, и он, оставив развлечение на следующие выходные, поплелся к выходу.

– Чашкин! – услышал он громогласный голос в спину – и замер. – Чашкин!

Он обернулся, пошарил глазами и понял, что призыв исходит от самого мясника.

– А кто спрашивает? – неожиданно для себя поинтересовался гражданин.

– Чашкин, это ты?

– Я… – с удивлением ответил бомж. – Чашкины мы…

Облокотившись о мрамор прилавка, мясник – король рынка, бог топора и говяжьей печенки – вдруг улыбнулся, и в маленьких глазках исполина просияло как от коктейля незамерзайки и дихлофоса.

– Чашкин, друг! – распростер объятия Дрыкин. – Чашкин, ты ли это, брат мой?!!

Гражданин без особого места жительства всегда был готов к подставе, к подлости человеческой, а потому не бросился оголтело обниматься со столпом рынка, лишь сделал маленький шажочек в сторону.

– Так точно, фамилия моя Чашкин. Мы как-то знакомство имеем?

– Чашкин! – вскричал мясник, вознося огромные, наколотые голыми бабами руки к небу. – Да я это! – Он улыбался во все огромное небритое лицо. – Я это, Чашкин! Дрыкин! Не узнаешь, брателло?!

Услышав фамилию, гражданин замер на месте, затем шумно втянул в себя сопли и, просияв лицом, вдруг опознал в великане-мяснике своего старого друга, одноклассника Колю.

– Колян?! – осклабился Чашкин. – Колян Дрыкин!

– Ну, наконец-то!

– Колян – в сиську пьян? – уточнил Чашкин и бросился в объятия старого друга.

– Помнишь, Вова! – тискал Чашкина в объятиях Дрыкин. – Вовка – в жопе морковка! – Мясник даже поцеловал друга в щеку от чувств. – Ну и рад же я!!!

– И я, Колян! – Из глаз бомжа текли слезы. – Колясик, дружбан! – Он привстал на цыпочки и, дотянувшись до подбородка мясника, чмокнул в него.

Наблюдающий за этой картиной, за неожиданно явленной ему идиллией народ умилялся словно на просмотре индийского кинофильма. Все были в этот момент едины как в День Победы. Тетка в пуховом платке совала Чашкину московские колбаски, но Дрыкин решительно отодвинул ее от драгоценного друга…

Этим воскресеньем Дрыкин закончил работу до срока, оставив вместо себя подмастерье, и потащил Чашкина к себе домой отметить столь чудесную и неожиданную встречу. Понюхав чашкинский пакет, он фыркнул и бросил его в сторону мусорного бака.

– Цыплята! – вскричал Вова.

– Будут взамен тебе бройлеры, Колян! И все, что захочешь!

Дрыкин и Чашкин шли по улице обнявшись, как школьники, только что поклявшиеся друг другу в вечной дружбе. Лет двадцать пять назад так оно и было. Возле забора, на котором они начертали два самых известных матерных слова, школьники поклялись быть неразлучными.

– Бля буду! – произнес нужные слова будущий мясник.

– Бля буду! – поддержал Чашкин.

По пути они купили три бутылки водки и две трехлитровые бутыли пива.

– Как я рад! – вновь воскликнул Дрыкин и обнял друга так, что захрустели кости. Но счастье Чашкина переполняло его душу, а оттого и дружеские объятия были легки, и в раненое ухо вернулся слух. Он так же искренне отвечал на слова друга забытыми словами. Искренность вернулась в одно мгновение и облагообразила обоих мужчин.

Пока добирались до дрыкинского дома, друзья как-то незаметно выпили одну бутылку водки и изрядно укрепили ее действие пивом.

Василиса Дрыкина впустила мужа и его друга в квартиру, но на обрюзгшей физиономии ее с темно-желтыми кругами под глазами радость не воспылала, хотя благоверный и орал на всю квартиру:

– Так это же Вовка – в жопе перловка! Ты что, не узнаешь?! Ну самый мой лучший друг! Это мы с ним тебя тискали в седьмом классе!.. Давай мечи на стол!

Супруга короля рынка недовольно поплелась на кухню, где принялась что-то готовить. В комнатах был слышен мясной запах.

Дрыкин вытащил из серванта два стакана и большие бокалы для пива.

Накатили без закуски по соточке, хрюкнули в унисон, а затем Дрыкин выдернул Чашкина из-за стола и потащил друга к окну. Раздвинув тюль, он открыл для осмотра городской пейзаж. Под окнами его дома располагалось трехэтажное здание, рядом с которым находилась спортивная площадка с играющими в футбол пацанами.

– Узнаешь?! – прокричал Дрыкин. – Приблизившись к окну Чашкин вглядывался. – Ну, Вовец – в жопе трындец! Ну, узнаешь?!

– Школа? – неуверенно произнес Чашкин.

– Ну!!!

– Наша школа?

– А то чья! Конечно наша! А из нашего окна, – продекламировал Колян Дрыкин, а дальше друзья закончили хором: – Площадь Красная видна! – И их опять потянуло на объятия.

Чем громче было в квартире, тем хуже становилось настроение дрыкинской жены. Она, конечно, помнила этого говнюка Чашкина, который в школе щипал ее за все места, а потом женился на хромоногой Шляпкиной… Женщина уставляла стол закусками, то и дело возвращаясь из кухни в комнату.

– Не отсвечивай! – рыкнул Дрыкин. – Мелькаешь!

– Тогда сами себе готовьте! – злилась Василиса.

– Но-но! – пригрозил Колян. – И мясо пожарь! Я там вчера отбивные выложил из морозильника!

Друзья ели от живота и пили по возможностям. Судя по скорости исчезания напитков, возможности имелись серьезные, с резервом. Под мяско, капустку, колбасу они вспоминали свое детство: как чудили в школе, как таскали булки с хлебной фабрики, как подложили классной руководительнице под жопу пердунок – она потом еще на неделю слегла от позора, как взрывали школьные унитазы, заложив в керамику магний с алюминиевым порошком, а потом говнище текло по всем трем этажам. Они смеялись, на время убежав в свое детство, запивали каждый припомненный эпизод водкой и продолжали оставаться счастливыми.

Бывает на всяком застолье неожиданная минута затишья, когда каждый думает о чем-то своем, прислушиваясь к работе органов чувств. Вот и Колян с Вованом словили такую минуту. Дрыкин вспоминал, как отец учил его плавать, а Чашкин раскладывал по карманам несъеденные отбивные. Минута прошла, Дрыкин словно очнувшись, засмеялся и разлил.

– За нас! – прогремел он.

– За нас! – поддержал Чашкин.

Выпили, утерлись. Вечерело.

– Вовка – в жопе страховка! Ты же вроде женился после армии?

– Ага, – согласно кивнул Чашкин.

– На этой… как ее?.. Кепкиной?

– Шляпкиной.

– А, да, вспомнил. И как там у вас?

– Шляпкина умерла, – улыбнулся Чашкин. – Уже давно!

– Слышь, Василиса! – закричал Дрыкин. – Шляпкина Вовкина померла!

Василисе было по барабану – как Шляпкина, так и Чашкин.

– Ага! – откликнулась она с кухни.

– А дети были?

– Двое пацанов.

– Тяжело без матери…

– Они тоже померли…

– Ох ты, ешкин кот! А что случилось-то?

– От яичницы померли.

– Как это – от яичницы? – удивился Колян.

– Ну, от сальмонеллы, – уточнил Чашкин. – Микроб такой. Я их от гриппа лечил, а они, вишь… В четыре дня все трое сгорели.

– Вот мать честная!.. Слышь, Василиса, у Чашкина двое пацанов померли… А ты как же выжил?

– У меня аллергия на яйца, чешусь неделю!

– Вот, Бог отвел! – Дрыкин тяжело вздохнул, сказал Чашкину, что тот везунчик, затем вновь улыбнулся и в десятый раз предложил тост «За нас!».

Подступала ночь, друзья прилично опьянели, и настало время прощаться. Дрыкин отвел Чашкина в кухню, где, несмотря на протесты жены, открыл огромный холодильник и набросал из него полную сумку деликатесов для друга. В дверях они поцеловались, пообещав друг другу видеться чаще. Настроение у Дрыкина было отличным, только вот в сон клонило. Он вспоминал прекрасный вечер со старым другом, где-то в глубине своего сознания понимая, что это была их последняя встреча… Хорошее ощущение пыталась испортить супруга, начав пилить мужа за экономический подрыв семьи: мол, бомжу вонючему тысяч на тридцать отвалил. Дрыкин ударил ее в глаз и, раздеваясь, уточнил:

– Это Вован! Друг мой!

Он лег в кровать, подумал, что день удался, и крепко-крепко заснул.

Так же крепко спал и Чашкин – на мягком матрасе возле костра