Александр Иванович Верещагин был очень успешным, даже чрезвычайно успешным бизнесменом. Ему принадлежало в России двадцать три процента производства всех изоляторов для линий ЛЭП, и он тесно дружил с РАО ЕС. Он не разбогател в одночасье, начинал, как многие в девяностые, с торговли всем чем угодно, во всем себе отказывал, откладывая средства на более серьезный бизнес. От бандитов Саня Перец, прозванный так за черные волосы, успешно отбивался собственной дерзостью и отвагой.
Потихоньку-полегоньку он нащупал бизнес покрупнее, выяснив на собственном опыте, что электричества в стране ой как не хватает. И тогда Саня протоптал себе дорожку в администрацию Истринского района, где подружился с профильным замом главы, ведающим энергетическими ресурсами. Тогда в Подмосковье только начинали строиться новые русские богачи, и Саня перепродавал им электрические мощности втридорога, на чем серьезно поднялся. По случаю, там же на районе, купил морально устаревший завод по производству фаянсовых изоляторов, вложился в него и наладил производство более современных изоляционных систем. Теперь он продавал технические условия плюс электричество и сам приводил линии к клиенту, сбывая попутно собственные изоляторы.
За двухтысячные бизнес его вырос чрезвычайно, и он теперь со своей сотней предприятий, выпускающих ультрасовременные полимерные изоляторы, стал одним из главных поставщиков РАО. К две тысячи десятому году Саня Перец, а теперь Александр Иванович Верещагин, прочно поселился в русском списке журнала «Форбс» и два раза в год посещал торжественные обеды Президента России.
Единственное, чем не был богат магнат, так это семьей. То ли из-за безумного десятилетия и каторжной работы, то ли просто не случилось, но Александр Иванович проживал бездетным и неженатым, справляя свои плотские нужды с девушками, которые охотятся за «форбсами», а когда хотелось быстро и без манер, вызывал в свою рублевскую резиденцию штук двадцать прошмандовок, выбирал парочку и ими утешался.
Но деньги и любимая работа, оказывается, не все, что нужно человеку для полноты жизни. Александр Иванович давно это понимал и страдал душевно. У всех товарищей молодости давным-давно сложились семьи, у кого-то по две, и по три даже, а он лишь раз пожил с рыжеволосой девушкой один месяц всласть. Казалось, что вот она – его избранница, жена, мать, но девица выложила к первому числу свои нешуточные материальные требования, и он пнул ее с крыльца каблуком ботинка в модельный зад… На одном из застолий дружок детства Рыков, преуспевший на венчурном рынке отец семейства с милой женой Лидочкой, посоветовал не пытаться искать женщин в дорогих клубах и не летать на известные курорты, где красивого мяса полные пляжи.
– Там, в дорогом блядовнике, ты, Саня, никогда никого не найдешь, кроме приключений на свою уже немолодую жопу!
– Что же делать? – попросил совета Саня Перец.
– Спускайся в метро! И езди пару недель с народом. Может, и высмотришь кого. Только в подземке есть еще бескорыстные женщины. Главное, – предупредил приятель, – сними с руки свой платиновый турбийон и оденься попроще!
Эта идея запала в мозг Александру Ивановичу, и он обдумывал ее со все нарастающим воодушевлением. Он даже отказал себе в оральном сексе, производимом ловким ротиком секретарши Милы каждое утро – для тонуса конечно. Олигарх решил воздерживаться от всех видов любовных утех, чтобы глаз посвежел и он не промахнулся, не отсеял, не пропустил ту единственную суженую, когда случайно встретит ее в подземной электричке.
Наконец он решился в предстоящий понедельник посетить московское метро, посчитав, прикинув, что не был в нем года с девяностого. Как оно там сегодня, лучшее в мире?..
Александр Иванович послал домработницу на вещевой рынок за простыми, для народа, вещами, даже трусы велел купить дешевые. Весь вечер воскресенья мерил покупки, ужасался своему отражению в зеркале, ржал и офигевал оттого, что вся страна носит такое. Он подумал, что надо трусера с волком из «Ну погоди!» засветить Милке и велеть чтобы сама такие носила. Однако на зайчика не встанет, подумал Александр Иванович.
В понедельник, в семь тридцать утра, небольшой кортеж из «Мерседеса» и джипа прикрытия припарковался возле станции метро «Речной вокзал», и Александр Иванович, проинструктировав охрану, что кататься будет до «Тверской» и обратно, чтобы не дергались зазря, если со сканера пропадет, набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул, поплевал через левое плечо, выбрался из комфортного бронированного «Майбаха» – и стартовал.
Станция была до боли родная, когда-то он жил на «Речном», станция из его детства, лишь турникеты поменялись и народу целое море прибавилось. Он отстоял очередь в кассу и протянул в окошко пятитысячную купюру, чтобы купить жетон – или чего там нужно… То, что он услышал в ответ, также было родом из семидесятых. Его материли так, что даже очередь аплодировала. Наконец нашелся сердобольный старичок и обменял его пятитысячную на искомый билет, зачем-то спросив, есть ли у мужчины социальная карта.
– Нет, – ответил олигарх, но старик уже растворился в толпе.
Александр Иванович протиснулся через турникет, влекомый плотным людским потоком, поймав себя на мысли, что помимо добропорядочных девушек в метро встречаются и порядочные люди. А у стариков особая закалка. Честность не пропердишь, товарищ!
Потом эскалатор – и олигарх вспомнил, как с дружками детства бегал по движущимся ступеням в противоход, а сил было столько, что они по полдня проводили на станции, играя в кто кого догонит…
Вспомнил Верещагин и специфическую атмосферу метрополитена, сложенную из тысяч запахов разных людей, нагретой техники и чего-то еще, приходящего на станцию из черного тоннеля, вытолканного на свет локомотивом поезда. Увидев на перроне милиционера, он почему-то испугался, а потом рассмеялся, чем вызвал подозрение у молодого сержанта. Он успел в последнее мгновение втиснуться в вагон, и этим маневром избежал, как в двенадцать лет, встречи с сердитым ментом.
Путешествие неожиданным образом начинало ему нравиться. Все происходило как в школьную пору, с приключениями, разношерстной толпой и беззастенчивым оттаптыванием ног.
Он осмотрелся поверх голов пассажиров, благо ростом был не обижен, но девушек не увидел вовсе, только тетенек и одну студентку – замухрышку в очках, читающую учебник по сопромату. Ничего, подумал друг РАО, на остановке перекочую в другой вагон. Но и в другом вагоне, и в третьем ничего похожего на возможную спутницу жизни не находилось, хотя он уже добрался до «Тверской», изрядно пропотевший и ощущающий нехватку кислорода.
Александр Иванович еще трижды прокатился до «Тверской», обратно и вновь в центр. Он даже походил по переходу, взмокший и разочарованный, вглядываясь в женские лица, но ни одних просветленных глаз не нашел. Молодые и старые, одинаково унылые, пассажиры шли, таща в руках тяжелые сумки, и казались абсолютно асексуальными.
Сволочь Рыков, наврал с три короба, собака, а сам с Лидочкой на Мальдивах познакомился! А Лидочка там блядью работала. Все знают.
Он решил возвращаться на «Речной вокзал», хотел было выйти на улицу, дабы дождаться своего «Майбаха» в каком-нибудь ресторане, но решил вернуться все же на поезде – так быстрее, да и в ресторан в тренировочных штанах его бы не пустили. На улице, что ли, ждать…
Стоя в трясущемся вагоне, отравленный миазмами подземки, он уже не рассматривал людей в поисках юной пшеничноволосой скромной красавицы. Его нутро быстро поняло, что здесь его семейное будущее не ездит и скорее всего судьба просто не считает нужным радовать его чистым и светлым чувством. Деньги, здоровье, женщины для секса есть – еще и семью подавай! Такой щедрости в природе не бывает. Александр Иванович подумал, что сейчас вернется домой, примет душ и глотнет вискаря, несмотря на полуденное время, наденет дорогие трусы, в которых яйца не варятся и жопа не потеет, костюм, сшитый на заказ, носки шелковые, оксфордские ботинки, турбийон на руку – и срочно в офис, где его ждали слегка подсиликоненные губки Милы и изысканный обед с бутылочкой красного «Каберне Совиньон», произведенного в долине Напа в 1941 году.
«Сука Рыков! – еще раз подумал Александр Иванович. – Получит он у меня инсайд, как же!..»
Олигарх, начиная нешуточно злиться, толкался локтями с пассажирами на равных, поругивал иных за наглость, отыскал место возле выхода, как вдруг почувствовал неприятный запах: видимо, кто-то из соседей рыгнул. Почувствовали амбре и все рядом стоящие. Злобные взгляды устремились на плюгавого мужичка, а тот будто не замечал недовольных, сам зыркал глазками, как будто искал виновника… Александр Иванович помнил этот запах с самого детства, сам таким воздухом отрыгивал, а потому спросил мужичка в оттопыренное ухо с надеждой:
– Пельмени?
– Че? – на всякий случай насторожился попутчик.
– «Останкинские»?
– «Останкинские», – с испугом ответил попутчик. – А че?
– Это которые по пятьдесят пять копеек за пачку были лет тридцать назад?
– Точно…
– И ты их сегодня ел?
– Двойную, утром, – мужичонка нервничал. – А че?
– Точно «Останкинские»? – уточнил Верещагин.
– Да «Останкинские», чего доеб… – он осекся. – Надо чего?
– Неужели их еще выпускают?
– А чего ж нет?
– Сам варил?
– В пельменной ел.
– Что, в настоящей пельменной?! – обалдел олигарх.
– Нет, бля, в игрушечной!
– А адрес помнишь?
– На Беломорской… А че?
– Да знаешь ли ты, дружище, что я тридцать лет каждый день в ней обедал! Лет с четырнадцати. Я ж на Беломорской почти до нулевых прожил! Ах ты голуба моя!..
Поезд резко затормозил, плюгавого мужичонку стиснули тела попутчиков, и он вновь невольно рыгнул.
– Сорян, – извинился он, но Александр Иванович подтолкнул его к дверям, так как подъезжали на «Речной вокзал».
– А пошли в пельменную! – предложил Верещагин. – А давай по тройной?!
– Мужик, ты чего?
– Тебя как зовут? – Александр Иванович предчувствовал настоящее приключение.
– Вова…
– Хочешь, Вова, сто долларов?
Лопоухий мужичонка от неожиданности вновь рыгнул, но уже не извинился и быстро ответил:
– Хочу. А есть?
Александр Иванович достал из заднего кармана монблановский зажим для денег и помахал валютой перед носом мужичонки. Вова жадно сглотнул:
– А двести можно?
– Можно и триста, если все хорошо прокатит.
Они поднимались на эскалаторе к выходу, а на лице нового знакомого, Вовы, всходило солнце будущего.
– А что делать-то?
– Так пельмени есть! По тройной, с маслом, со сметаной!
– Не прикалываешься? – все еще сомневался Вова, стоя на обочине Ленинградского шоссе.
Но когда возле него и нового знакомого остановился шикарный «Мерседес», а за ним машина охраны, ощущение приближения счастья усилилось. Выскочившей охране Александр Иванович, кивнув на мужичонку, сказал «С нами», а когда они уселись на заднее сиденье, Вова вновь испугался, подумав, что на органы свезут. Хотя кому нужны его органы, пропитые и прокуренные с малолетства! После команды нового знакомого «На Беломорскую» успокоился окончательно и даже дополнил распоряжение Александра Ивановича:
– В пельменную!
Олигарх расхохотался от удовольствия и подтвердил:
– В пельменную. – И отщипнув от денежной пачечки соточку, передал ее новому знакомому. Мужичонка даже лизнул купюру на радостях.
Через пятнадцать минут они уже садились за столик родного для обоих заведения, но тут женский голос с кухни прокричал:
– Вовка, вали, падла, отсюда! И так на халяву здесь все утро побирался! Ща, бля, ментов позову!!!
К этому моменту в мужичонке проснулось давно забытое достоинство, правда пока очень маленькое, и он крикнул в обратку:
– Но-но! Я попрошу!
Из кухни появилась дородная баба средних лет в синем переднике и белой наколке на пышном голубого цвета шиньоне. Ее мясистое лицо сквозь толстый слой пудры выражало неподдельное изумление. Она стала приближаться к столу с незваными гостями, выпятив громадную грудь.
– Белочку словил, что ли? – приговаривала она, перебрасывая из одной руки в другую мокрую тряпку. – Так мы тебя живо…
– Спокойно, товарищ! – вмешался Александр Иванович. – Тейк ит изи!! Вова со мной! – И в подтверждение смахнул с плеч потрепанного пиджачка нового знакомого обильную перхоть. С помощью салфетки конечно.
– А ты кто такой?! – разозлилась женщина. – И тебе по харе могу!
– Денежку примите! – предложил на опережение Александр Иванович, протягивая навстречу руку с американской банкнотой.
– Баксы?! – затормозила свое рубенсовское тело женщина.
– Они.
– У нас только в рублях…
– Будьте любезны, пошлите кого-нибудь в обменный – будем рублями расплачиваться! Возьмите сразу двести. Гулять будем!
– Еще сотку – и заведение закроем на спецобслуживание! – быстро сообразила повариха.
– Есть такое дело! – обрадовался Александр Иванович и добавил денег. – Только нам бы с водочкой! Да, Вовчик?
– А то! – хорохорился мужичонка. – Как же без водочки!!!
– И огурчика, капусточки квашеной, а то и грибочков!
– Во-во! – одобрил Вовчик.
– Алкоголя не держим, – задумалась повариха. – Разносолов тоже. Только если вы сами?
– Какие проблемы?! – обрадовался Александр Иванович и набрал номер водителя: – Сережа, давай сюда две «Серого гуся» из багажника – и живо в магазин за набором под водку на троих.
– Дичь будем жарить ? – уточнила женщина.
– Какую дичь? – не понял олигарх.
– Гуся ж, сказал. Серого…
Александр Иванович вновь расхохотался. День должен был сложиться удачно, чтобы остаться в памяти до конца жизни.
– «Гусем» называется лучшая водка в мире! – уточнил. – Французская!
– Ну ты, блин, Саня, здесь не прав! – возразил Вовчик. – Есть только русская водка, а во французской лягушек вымачивают!
– И бараньи яйца! – добавила повариха и сочно заржала. – Меня, кстати, Мальвиной зовут.
– Саня, – представился незнакомец. – Но водка очень хорошая!
Здесь охрана внесла алкоголь упакованный в красивые бутылки, и Мальвина метнулась за стаканами.
– Жизнь!.. – облизнулся Вовчик.
Разлили и выпили по первой за знакомство.
Мальвина покатала водку на языке и вынесла приговор:
– Не катит против нашей! Как вода! Ты что, Саня, француз?
– Русский.
– Так и пей русскую!
– Сейчас закупят! Без вопросов. Какую желаете?
Мальвина обернулась к кухне и заорала:
– Катька! Че там пельмени, готовы? Тащи, а то мы совсем здесь без закуси!
– Так чего – «Столичную» или «Пшеничную»? – вспомнил старые названия Саня.
– Пусть купят «Базарвокзал», – распорядился Вовчик. – Цена соответствует качеству! И вставляет не по-детски!
Александр Иванович, хохотнув, приказал в телефон купить ящик водки «Базарвокзал» и грозно прорычал в трубку: – А мне по хер, что ты такой не знаешь!
Здесь подоспели пельмени. Их вынесла на подносе худая, плоская, как селедка, Катька с маленькими красными глазками.
– Пельмешки! – заулыбался Александр Иванович, понюхав пар, исходящий из тарелок. – Пустые тридцать пять копеек в восьмидесятом стоили!
– Во память! – удивился Вовчик.
– Катька, накатишь французской водки? – предложила Мальвина.
– Нее, – отказалась разносчица. – Что для француза водка, то для русских игристое. Французская водка для пидоров!
– Вот-вот! Катька знает! – подтвердила Мальвина. – Щас нашу довезут!
– Тогда выпью!
– Ты давай тащи майонеза побольше, сметаны в тарелку глубокую налей, масла горячего. Короче, тащи все, что есть! Огурцы, помидоры!
– А со сметаной тридцать шесть стоили! – вспомнил Вовчик.
– Нет, – возразил Александр Иванович. – Это с маслом тридцать шесть, а со сметаной – тридцать семь!
– Ладно, – согласилась Мальвина. – Пока везут, плесни французской!
Олигарх кивнул Вовчику, и тот с радостью взял на себя роль разливающего.
Здесь примчалась Катька с заправками, и Александр Иванович, макнув пельмень в майонез, осторожно, с помощью алюминиевой вилки, донес его до рта, положил на язык – и чуть не заплакал от счастья встречи со старым вкусом детства:
– О боже!!!
– А?! Как они, наши «Останкинские»? – заглянул в глаза олигарху Вовчик. – Это тебе, Саня, не ресторан «Пушкин»-хуюшкин! Это наша, бляха-муха, пельменная! Молодец, Мальвинка, не утеряла поварского навыка!
– Это Катька варила, – уточнила женщина, у которой сквозь пудру начал пробиваться водочный румянец.
– А кто рецептуру сохранил?
– Уважуха! – присоединился к похвалам Александр Иванович. – Как в восьмидесятые! – Быстро проглотил еще с десяток пельменей и нечаянно рыгнул, отчего Вовчик захихикал, да и сам Александр Иванович разулыбался. – Господи, как же хорошо!.. А при Горбачеве появился еще соус «Краснодарский», красный, типа советский кетчуп, с ним одинарная стоила тридцать восемь!
– Ты, блин, лучше меня помнишь! – хлопнула увесистой ладонью по плечу олигарха Мальвина. – И вправду «Краснодарский» соус в бутылках был!
Здесь в запертую дверь интеллигентно постучались, и весь стол дружно пролаял:
– Закрыто!!!
А из-за двери голос:
– Это мы, Александр Иванович! Водку привезли!
– Свои! – успокоил Верещагин и сам отпер дверь, в которую внесли несколько коробок с едой и ящик водки. Женщины придвинули пустые столы, чтобы хватило для закуски места. А в коробках имелось. И грибочки маринованные, и салатики весовые с крабом и лососем, колбаска с жирком, сала шмат, корнишоны в маринаде, курица гриль, селедка, уже разделанная, с картошечкой вареной и пять пачек таблеток «Эссенциале форте». – Для печени незаменимо! – пояснил хозяин поляны.
Открыли первую «Базарвокзал» и налили по полстакана, чтобы хорошо стало.
– Тебя как по батюшке? – поинтересовалась Мальвина.
– Иваныч…
– Так вот, Иваныч, спасибо от нашего дружного коллектива за прекрасно начатый вечер!
– Еще двух нет! – захихикал мужичонка.
– А ну цыц!!! Если сидим за столом, да с такой закуской, с людьми – значит, вечер!
Худая Катька крепко сжимала костлявой рукой стакан и почти влюбленно смотрела на олигарха.
– Ага! – поддержала она начальницу.
– Тогда ура! – согласился Вовчик, и компания, звонко чокнувшись, отправила содержимое стаканов в свои утробы.
Александр Иванович выпучил глаза от неожиданного вкуса, похожего на ацетон, но тут жидкость упала в желудок и мгновенно всосалась в кровь, так что тело в мгновение расслабилось и в душе стало горячо.
– Ну что, Саня, – лыбился Вовчик. – Вштырило?
– Оххххх, блин! – подтвердил олигарх. – Мозг аж в черепушке перевернуло!
– Тебе ж говорили! – кивнула Мальвина с набитым колбасой и салатом ртом. – А ты – французская!
– Охуеть – не встать! – выразила свое духовное состояние Катька-селедка, и за столом пошел, разгоняясь, незначащий разговорчик, как водится в выпивающей компании единомышленников. Александр Иванович налегал на пельмени, и обильная отрыжка уже казалась обычным явлением. – А банка сгущенки стоила пятьдесят пять копеек! – неожиданно сказал он.
– Во! – отозвалась Катька. – И я помню! – И словно страус на длинных костлявых ногах помчалась на кухню варить новую порцию пельменей.
– Вот, Иваныч, у тебя память! – похвалила Мальвина, пока Вовчик разливал. – А хлеб скока стоил?
– Не! – запротестовал Вовчик. – Сначала выпьем, нолито!
Выпили, закусили, Вовчик куснул от целого хлебного батона, за что получил от хозяйки пельменной оглушительную затрещину.
– Ты чего, говнюк, один здесь, что ли?! – забасаила Мальвина. – Ща в сраку пойдешь!
– Не буду больше! – испугался Вовчик.
Здесь подоспела Катька неся на подносе штук двести горячих пельменей.
– Это смотря какой хлеб! – уточнил Александр Иванович.
– Ну а какой ты помнишь?
– Да всякий! Был батон за восемнадцать, такой средний, большой за двадцать восемь, четвертинка Бородинского за пятак, девятнадцать за целый, была еще белая булка за семь копеек, – вспоминал друг РАО. — Рогалики по пять, булка-калорийка с изюмом за девять и самая маленькая булочка по три копейки за штуку…
– И я это помню! – обрадовалась Катька. – Это та, у которой посередине, типа, щель была! На персик похожая!
– И я вспомнил! – Вовчик разлил по стаканам. – Мы еще девчонок в классе глумили, показывали им эти булки, похожие на пиз…
– Вованчанский! – попросил Александр Иванович. – Держите себя в руках!
– Короче, похожие на эту… как сказать-то… А-а! Похожую на то, что у девчонок между ног!
Все засмеялись, а олигарх похвалил Вовчика за хороший словарный запас:
– Можешь же!
Еще выпили, и опять за столом пошел-понесся ничего не значащий гур-гурчик, Катька что-то шептала Мальвине в ухо, косясь при этом на главу стола. Вовчик делился с Иванычем секретом вывода мандавошек с помощью ртутной мази.
– Семнадцать копеек!
– Чего «семнадцать копеек»? – не понял мужичонка.
– Стоила мазь! – объяснил Верещагин.
– И у тебя были?
– У всех были! Кто говорит, что не было – свистит! И у телок у всех!
– Вот отчего они бриться стали, – догадался Вовчик. – Все мы при Советах жили. Богатых мало было и бедных не много! – почему-то добавил мужичонка. – Все стабильно было… Цены…
– Все бедные были! Разливай!
Выпили всей компанией и открыли новую.
– Ой, мороз, мороз!.. – затянула Катька, но ее осекла Мальвина, стукнув пятерней по тощей спине:
– Погодь ты петь! Рано еще! – И оборотила красное лицо к мужчинам: – Ты, Иваныч, женат?
– Нет.
– А дети есть?
– Нет, и детей не имеется…
– У тебя что, не стоит?
– Стоит! – обиделся Александр Иванович. – Еще как!
– А ты докажи! – подначила Катька, которая была уже вполне себе подшофе.
– На тебя, Катька, даже у меня не встанет! – пришел на подмогу другу Вовчик. – Килька ты с одной дыркой!
– А ты у нас, бля, Распутин! – сверкнула покрасневшими глазами Мальвина. – Прыщ ты после эпиляции! – И заржала так громко, что в дверь на всякий случай заглянул охранник. – У моей таксы длиннее, чем у тебя!
Александр Иванович понял, что между Вовчиком и Мальвиной когда-то что-то было!
– Подзорная труба стоила тридцать рублей! – объявил он и, поднявшись со стула, предложил тост: – За присутствующих здесь дам! А докторская колбаса – два двадцать за кило!
– Ну голова! – не переставал нахваливать Вовчик и тоже поднялся в рост. Его прилично пошатывало, но он собрался и скомандовал: – Гусары пьют с локтя!
– Какие гусары!.. – горестно вздохнула Мальвина, взирая, как Вовчик пытается установить полный стакан на плохо гнущийся локоть. – Гусары… Быдлота!
Александр Иванович вылил стакан водки в глотку по-простому. Ахнул двести грамм – как воды выпил. В голове у олигарха булькало, а глаза видели словно через полиэтиленовый пакет – размыто и нечетко.
– Сигареты «Ява» стоили сорок копеек, «Прима» – четырнадцать, «Дымок» – шестнадцать, а были еще кубинские «Партогас», от затяжки глаза на лоб вылезали. А стоили они всего двенадцать копеек! Правильно я говорю, Вовец?
– Ты ж… ты ж голова, Санек! – Мужичонка почти сомлел, торчащие уши его побледнели. – Было мороженое за девятнадцать!
Катька тоже скисла, и Мальвина по-матерински посоветовала ей поблевать, так как водки еще пол-ящика и закуски невпроворот.
– С розочкой мороженое! – дополнил Александр Иванович. – А без розочки – двадцать! До сих пор ни хера не могу понять почему. Ведь розочку делали специально, а это лишний труд, а стоило меньше, чем без розочки!..
– А у меня дети разбились на мотоцикле с коляской. За две тысячи брал с наценкой, как передовик, без очереди! И жена вместе с ними! Хорошо тогда зарабатывал на авиационном заводе. Ой, блядь, как хорошо! Кстати, сигареты «Ява-100» стоили шестьдесят копеек!..
– Давно? – спросил Александр Иванович, уже не способный на драматизм, пытаясь холеным ногтем вытащить из щелочки между передними зубами застрявшие волокна копченой колбасы.
– Двадцать пять лет уже! – ответила Мальвина и разлила по стаканам «Базарвокзал». – С тех пор бухает… За помин душ невинных! – предложила тост хозяйка пельменной и сделала мхатовскую паузу, во время которой донеслись звуки блева Катьки в туалете.
Выпили.
– А тебе, Наташка… – Вовчик икнул, – тебе горя не понять! А потому что у тебя мужиков тыща была, а деток – ноль!
– Ты как, Вовуленский? – обнял нового друга Александр Иванович. – Хочешь «Эссенциале»? – И тут в мозгу олигарха будто вспыхнуло, будто окошко на мгновение в прошлое открылось. Он вспомнил себя десятиклассником, пылко влюбленным в молодую раздатчицу пельменей, стройную зеленоглазую девушку с застенчивыми глазами. – Наташка, это ты?! – заплетающимся языком сложил фразу Верещагин. – Белогурова, ты?!
Мальвина вдруг поперхнулась горошком из оливье:
– Ну я! Ты откуда знаешь, что я Белогурова? Та в девичестве осталась! Сейчас я по последнему мужу-еврею Калманович!..
– Так это я, Таточка!
В глазах Мальвины будто в телевизорах друг за другом переключались каналы – то вспыхнут, то погаснут, как в рекламе. Она выпила в одиночестве, оттолкнув лезущую с поцелуями отблевавшуюся Катьку:
– И?!!
– Это я – Саняша!..
Неожиданно лицо Мальвины помолодело, глаза смотрели почти по-девичьи:
– Саняша?!
– Ага.
– Саняша Верещагин?!
– Я…
И Вовчик и Катька затихли, наблюдая за неожиданно развернувшимся сюжетом. Мужчичонка даже рыгал в кулак, чтобы тише было.
– Санька!.. – улыбнулась Мальвина с внезапно выступившими на глаза слезами. – Саняша Верещагин… – По ее обвислым щекам текли черные ручьи туши для ресниц. – Заматерел, разбогател… – Александр Иванович скромно пожал плечами. – С охраной… Красив, молод…
– И ты красивая! – со страстью ответил Верещагин. – Ты очень красивая, Татуля!
– Иди ты! – махнула могучей рукой хозяйка пельменной. Сказала с нежностью.
– Правда, верь мне! – Александр Иванович в жилах которого наполовину, перемешавшись с кровью, текла водка «Базарвокзал», видел в большой, немолодой и грубой женщине ту пшеничноволосую девушку, в которую был нежно, в первый раз, влюблен.
– Он мне сирень дарил летом! – рассказала Мальвина, так же как и Верещагин, окунувшаяся в прошлое. – Каждый день. Она так пахла…
– Да, – подтвердил Александр Иванович. – Тридцать пять копеек…
– Осенью – розы…
– Рубль на длинной ножке…
– На Восьмое марта – мимозу…
– Сорок…
Мальвина поднялась из-за стола, мужским шагом подошла к олигарху и, усевшись широченным задом к нему на колени, плеснула водки в стакан и засосала Александра Ивановича в губы с такой силой, словно за тридцать пять лет ласку наверстывала. Затем, оторвавшись от его посиневшего рта, глотнула водки и открылась компании:
– Первая я у него была, а он у меня!
Александр Иванович кивнул, подтверждая.
– Вот, блядь, замес! – офигела Катька.
– Прити вумен! – обалдел Вовчик.
– Двадцать пять копеек стоил билет в кино… – Верещагин хотел было поведать, что цена возрастала на десять копеек, если с удлиненной программой, но здесь его губы опять были втянуты в рот Мальвины – будто пылесос всосал…
– А я еще девка! – призналась Катька, но все прослушали эту коротенькое признание…
Очнулся Александр Иванович, когда еще темно за окном было. Невообразимо мутило, и он сполз с кровати, от которой густо пахло потом. Он обернулся и увидел спящую на спине вчерашнюю знакомую, хозяйку пельменной. Ее огромная грудь, запакованная в бюстгальтер, вздымалась Везувием, а на выдохе гора жира и плоти клокотала, словно вот-вот извергнется лавой. Верещагин, созерцая соцреалистический пейзаж с чернушным окрасом, так испугался, как не боялся до этого никогда в жизни… Он вспомнил, как садился за стол с незнакомыми людьми, вспомнил советские пельмени, как его ребята привезли ящик водки «Базарвокзал», пару тостов, эту бабищу страшенную вспомнил, которая за триста баксов закрыла пельменную для частной вечеринки. Вовчика припомнил, тупую девку Катьку – и больше ничего, словно на сознание упал театральный занавес. О чем говорили, что ели-пили – все пропало в черной яме. Еще он понял, что находится в квартире этой чудовищной женщины, почти голый, в трусах с растянутой резинкой с волком и зайчиком. Он чуть не упал, поняв, что переспал с этой… старой блядью… Мальвиной, но взял себя в руки, трясясь с перепою, собрал в охапку вещи, нащупал дверь и покрутил ключ в замке.
– Валишь? – услышал он грозный голос и почти обгадился. – Поматросил и бросил?! – Женщина села в постели. – Гондон ты, Верещагин, конченый!.. Как был гондоном, так им и остался.
– А презик тогда стоил четыре копейки! – вырвалось у Александра Ивановича.
– Да пошел ты в жопу! – затрубила Мальвина. – Ну, мудила грешный! Затрахал мозг вконец своими ценами!
Здесь залаяла собака, и Александр Иванович почувствовал болезненный укус за лодыжку. Он сам взвыл по-собачьи и вывалился на лестничную площадку. Хорошо, охранник дежурил в пролете. Он подхватил драгоценное тело олигарха на руки и отнес его в «Майбах», где Верещагина вырвало.
– Куда едем? – спросил водитель.
– В цирк, твою мать!!!
– Понял…
Он пришел в себя к двум часам дня в подмосковной усадьбе. Рядом сидел Михаил, его личный врач. В вену была вставлена игла, через которую в кровь поступал физраствор с феназепамом и еще много с чем. В руках Михаил держал бумаги и констатировал, что показатели биохимии таковы, как будто Александр Иванович последние три года пил денатурат, а закусывал негашеной известью.
– Ой, бля!.. – охнул Верещагин, схватившись за голову.
– А это похмелье.
– Да знаю, – ответил он и пошевелил распухшим от сухости языком. – Капустного рассола принесите! – попросил жалобно, но здесь в паху зачесалось, да так сильно, что Александр Иванович застонал: – Это, ептыть, что еще?!
Личный врач откинул одеяло, приспустил пижамные штаны, поглядел и констатировал:
– Лобковые вши.
– Мандавошки? – уточнил олигарх.
– Так точно.
– Семнадцать копеек.
– Что? – не понял Михаил.
– Ртутная мазь…
– Это прошлый век! Просто побреем и дезинфицируем…
Ему дали выпить рассолу и покормили куриным бульоном. К вечеру он стал потихонечку приходить в себя и первым делом велел соединить его с секретаршей Милой, которой приказал тотчас позвонить Рыкову и немедля передать другу конфиденциальную информацию, чтобы тот срочно шортил РАО, то есть играл на понижение.
– И скажи этой суке… Скажи Рыкову, что Чубайс в отрасль возвращается…
Про себя подумал, что это была его последняя поездка в метро… Верещагин вдруг отрыгнул отвратительным запахом советских пельменей и сказал себе, что жить прошлым неправильно, а вчерашнее необходимо забыть навсегда.
В четверг Александр Иванович вышел на работу и первым делом насладился оральным сексом от Милы. Проглядев биржевые сводки, он убедился, что Рыков попал так сильно, что в их частном клубе теперь ему не место, а его жене Лидочке придется закладывать брюлики… Чубайс остался в нанотехнологиях, и акции РАО взлетели…
Олигарх плодотворно потрудился этим днем, а вечером, сидя в частном клубе, пыхая сигарным дымом, решил сходить в воскресенье в консерваторию или в музей… Может, там чего отыщется… Или блядей приличных вызвать?.. Блядей, ответил себе тотчас.
