Три года без Марка Захарова: артисты «Ленкома» вспоминают своего худрука

«На репетиции как-то люстра упала на голову Кваши (Гафт потом по этому поводу написал: «Мертвечинка без души освежила кровь Кваши»). А Захаров со своим фирменным угрюмым выражением лица отреагировал так: «Как хорошо, что хоть не на зрителя»…

Захаров обладал и великолепным чувством юмора, и иронией, и самоиронией. При этом был достаточно закрытым человеком», — о своем великом худруке рассказывают Александр Збруев, Виктор Раков, Иван Агапов, Олеся Железняк, Алла Юганова и другие актеры театра «Ленком».

Иван Агапов:

На репетициях у Захарова всегда происходило «обыкновенное чудо». Например, студенты подготовили три отрывка. Они, мягко говоря, все не очень, но Марк Анатольевич за три часа репетиции создает из этого безобразия что-то одно, но потрясающее.

Предлагает: вот здесь просто посмотрите молча в зал, а здесь быстро уходите, и тому подобное. Например, я показывал, как вхожу в дверь, а он говорит: «Да ну ее, эту дверь, — вы ее просто снимите с петель и унесите…» И, один раз что-то придумав, он на этом не останавливался. Захаров хорошо понимал, что спектакли, как и люди, и машины, со временем изнашиваются, теряют свежесть.

Вот мы играли «Королевские игры» 15 лет. Приезжаем в Израиль на гастроли. «Сейчас — говорит, — ритмы другие, давайте эту сцену сократим, это переставим». И он, как на монтажном столе, перекроил весь спектакль, после чего все заиграло, стало динамичнее, современнее…

Однажды худсовет зарубил спектакль его ученика Романа Самгина «Укрощение укротителей». Захаров встал и сказал: «Мне нужно два дня, я гарантирую, что спектакль вам понравится». И вот два дня работы на сцене, замена парочки актеров.

В итоге постановка оказалась самой кассовой в «Ленкоме», мы играли «Укрощение укротителей» 31 декабря и 1 января много лет, невозможно было достать на него билеты. Захаров работал легко, ему это доставляло кайф и радость. И даже хулиганил.

Сергей Степанченко рассказывал, что однажды надо было, чтобы он резко повернулся, но у него не получалось. Захаров говорит: «Ну ударьте меня», а тот: «В смысле?» И только когда режиссер заставил Степанченко себя ударить, тот уловил нужное резкое движение. «Не каждый может похвастаться, что дал режиссеру пинок на сцене», — смеялся потом Сергей Юрьевич.

Анна Якунина:

Захаров гениально владел тонкой иронией, что очень сближало их с Леонидом Броневым, например. Я пришла в «Ленком» играть в спектакле «Ва-банк» с Александром Збруевым, там у него такой текст: «Глафира Фирсовна, вы сильно страдаете?» Моя героиня отвечает: «Я мучаюсь».

И, когда Марк Анатольевич пришел в гримерку поздравить нас с премьерой, спросил: «Анна Александровна, вы что — еще не заслуженная?» Отвечаю: «Нет, Марк Анатольевич», а он вдруг: «Сильно страдаете?» — «Мучаюсь». Все посмеялись, потом он говорит: «Ничего-ничего, скоро будете». Захаров любил, когда его артисты получали звания, гордился ими.

— Знаю, друзья называли его Мрак Захаров…

Иван Агапов:

Он даже шутил всегда с непроницаемым лицом. Выпускали, помню, «Укрощение укротителей», они с режиссером Романом Самгиным сидели в зале, а актер Сергей Фролов из-за кулис спрашивает: «Рома, мне выходить из левой кулисы или из правой?»

Захаров сделал ему замечание: «Это не Рома, это режиссер, надо обращаться по имени и отчеству». Прошел час-два, и Захаров обращается к Фролову: «Сереня, тут Ромик и Марик хотят что-то тебе сказать»…

Еще помню случай. Вручали Марку Анатольевичу театральную премию «Чайка». Он вышел на сцену, получил премию и говорит: «Я поздравляю всю театральную общественность, что у нас есть такая премия, и хочу приветствовать вас песней». Все удивились, а он дурным голосом запел: «Ну-ка, чайка, отвечай-ка, друг ты или нет?» Все рухнули.

На репетиции как-то люстра упала на голову Кваши (Гафт потом по этому поводу написал: «Мертвечинка без души освежила кровь Кваши»). А Захаров со своим фирменным угрюмым выражением лица отреагировал так: «Как хорошо, что хоть не на зрителя»…

Захаров обладал и великолепным чувством юмора, и иронией, и самоиронией. При этом был достаточно закрытым человеком, я бы даже сказал — зажатым. Сергей Степанченко рассказывал, что однажды Марк Анатольевич оказался без машины и Степанченко предложил: «Давайте я вас довезу до дома». — «Спасибо».

Они ехали всю дорогу молча. На каком-то долгом перекрестке Степанченко вдруг слышит: «Это вас?» Он удивился: «В каком смысле?» — «Ну, ВАЗ делает эти машины?» — «Да». На этом светская беседа и закончилась.

— Как актеры относились к Марку Анатольевичу? Побаивались?

Анна Якунина:

Все робели перед ним. Было страшно, когда Захаров шел по коридору, а когда входил в зал, там воцарялась гробовая тишина. Он не кричал, но видно было, если Марк Анатольевич злился. А как он молчал! Точно так же, как по паузам видно — большой артист или маленький, так и о его величии можно было судить по молчанию. Захаров так молчал, что было ужасно страшно, и это могло длиться долго. Он сам говорил, что артисты как экстрасенсы, так вот Марк Анатольевич был самый главный экстрасенс.

Олеся Железняк:

Он у всех вызывал благоговейный трепет. Марк Анатольевич был человеком вне конкуренции. Знаю, была такая история: последние год-два, когда здоровье Захарова пошатнулось, начались разговоры, что, может, стоит позвать кого-то из режиссеров со стороны. Марк Анатольевич сказал тогда: «В клетке бывает только один медведь».

Алла Юганова:

Фигуры такого масштаба здесь не было и больше не будет. Захарова все почитали, все хотели ему понравиться до такой степени, что, если Марк Анатольевич присутствовал на спектакле, у актеров все падало из рук или они сами падали — так все напрягались.

Хотелось получить хотя бы взгляд одобрительный, это очень поднимало самооценку. Скажет: «Ну, вы как Ермолова в молодости!» — и сразу крылья вырастают. А мог и так сказать: «Это вы в каком сериале так играли?» И хотелось провалиться сквозь землю.

Анна Якунина: Он мог ругать, быть чем-то недовольным, а на следующий день встретит тебя в коридоре: «Ну что, получили вчера?» Все его взбучки и выволочки были в образовательных целях, он нас учил. Как строгий родитель — отчитает, а потом: «Ну ладно, ладно…»

Игорь Фокин: Марк Анатольевич был безумно обаятельный человек. Если его что-то веселило, он так заразительно хохотал! При этом Захаров запрещал нам смешить специально. Говорил: «Не вздумайте смешить на сцене! Нельзя смешить! Надо делать дело, если правильно делаете, значит, и реакция будет правильная».

Виктор Раков:

Его реакции были очень искренние, детские, особенно когда его удивляли. Он говорил, что иногда не понимает, как у артиста получается так сыграть. Помню, мы повезли в Самару спектакль «Женитьба», и после первого показа он сказал: «Вы можете себе позволить эту сцену сыграть как-то по-другому. Ну, как большой артист». Потом, увидев мое лицо: «Вы что, не верите, что вы большой артист?» И ободряюще похлопал меня по плечу.

Это было и приятно, но и не давало почивать на лаврах. Марк Анатольевич всегда думал о будущем театра, о том, кто придет на смену состоявшимся звездам, и делал звезд из молодых. Я ведь принадлежу ко второму поколению «Ленкома», и по отношению к себе я это видел.

Одна из главных задач Захарова была воспитать синтетических актеров, которые могут и петь, и танцевать, сыграть и драматические, и трагические, и комедийные роли. Однажды говорит мне: «Виктор Викторович, вы читали книжку «Пер Гюнт»?»

Я набрал воздуха, чтобы ответить, но Захаров прервал: «Нет, не надо, не читайте, вот такая толстая книга! Пойдите возьмите в литературной части сценическую редакцию. Я думаю, мы вас не до конца использовали как комедийного артиста, а там для вас будет интересная роль». И действительно, я получил там роль короля троллей — достаточно комедийного персонажа.

Иван Агапов:

Мало кто знает, что у великого режиссера не было режиссерского образования. Марк Анатольевич начинал как актер. Кстати, поэтому он очень хорошо показывал: точно, хотя и одной краской. И обязательно добавлял: «Только не так гнусно, как я. Вы лучше сделаете, вы же талантливее».

Захарову было важно, чтобы актер его понимал с полуслова, и мы понимали. Однажды одного очень большого актера хотели пригласить в театр на постановку, он просидел неделю на репетициях и потом сказал: «Я ничего не понимаю, о чем вы говорите, у вас какой-то свой язык, будто китайский».

— В любом театре есть интриги. Вмешивался ли Захаров в них или был выше этого, не замечал?

Алла Юганова:

Был такой инцидент. Когда Николай Караченцов попал в аварию, у Людмилы Поргиной произошел нервный срыв прямо во время спектакля. И она не смогла продолжать, ушла со сцены. Ко мне подошли Олег Янковский и Игорь Фокин и сказали: «Надевай микрофон, будешь доигрывать».

Я не очень была готова, пришлось в антракте осваивать роль — а там и песня, и танец, и текст. А другие актрисы не знали, что меня назначили, и стали между собой раскидывать реплики, чтобы спасти спектакль. После объявления они все демонстративно ушли из моей гримерки, типа, как я могла отобрать роль у Людмилы Андреевны. Я очень переживала, расплакалась из-за того, что они перестали со мной разговаривать.

На следующий день Захаров собирает всю труппу и говорит: «Кто сказал что-то плохое Алле Сергеевне, должен написать заявление об уходе. Спектакль чуть не был сорван, она нас спасла. Самое главное — театр и его интересы». И все стали снова со мной дружить.

— Как вы относитесь к конфликту Александры Захаровой с Марком Варшавером?

Алла Юганова:

Мне очень жаль, что все так происходит. Я уважаю Александру Марковну как актрису и в то же время преклоняюсь перед Марком Варшавером. Он очень много делает для театра и для меня лично, и не только в творческом плане. Помогает всем, кто в этом нуждается.

Хотелось бы, чтобы все работали в радость. А конфликтная ситуация нервирует лидера, что не может не сказываться на всей труппе. При этом Александра Марковна играет свои роли, все нормально.

— Каким был Захаров образца 1973 года, когда он пришел в «Ленком», и как он изменился за последующие 46 лет?

Александр Збруев:

За такой длительный срок человек действительно меняется в ту или другую сторону. Я впервые увидел Захарова в Московском театре миниатюр, и там он работал артистом. Тогда я не обратил на него внимания, потому что у Марка Анатольевича была совсем не артистическая внешность, и он меня не впечатлил. Надо понимать, что я тогда уже снялся в нескольких фильмах и пользовался уважением профессионалов.

Прошло время, я знал, что Захаров поставил в театре МГУ замечательный спектакль «Дракон». Там играли Ия Саввина, Ролан Быков и другие актеры, которые тогда выходили на вершины настоящего искусства. Дальше он поставил «Доходное место» в Театре сатиры и «Разгром» в Театре имени Маяковского.

И вот однажды я увидел его в «Ленкоме» — Захаров бежал, перескакивая через несколько ступенек. Помню, я спросил: «А ты чего тут делаешь?» Он что-то пробубнил в ответ и помчался дальше. Через неделю я его уже называл Марк Анатольевич, так как он был назначен худруком нашего театра.

И он пришел не просто худруком, Захаров пришел побеждать, удивлять, в отличие от многих режиссеров других театров. Первый спектакль был «Автоград-XXI», Захаров подключил туда вещи, которые в ту пору для театра были внове. Например, посадил на сцене ребят, которые просто играли на танцплощадках, — группу «Аракс»…

Окружить себя талантливыми людьми

После Марк Анатольевич сделал много замечательных спектаклей, особенно в начале работы. В театр пришла новая публика, билеты стало невозможно достать. Тогда были поставлены «Тиль», «Оптимистическая трагедия», они прозвучали очень громко. Время шло, и, так или иначе теряя своих близких людей, Захаров оставался в одиночестве. Для него много значило окружить себя талантливыми людьми, и он умел собрать таких людей.

Таким человеком был Григорий Горин, с которым Захаров дружил. Они очень хорошо понимали друг друга, работали парой. Горина не стало в 2000-м. Много значил для Марка Анатольевича художник Олег Шейнцис, которого он называл сценографом-режиссером, так как тот часто подсказывал ему какие-то интересные решения. Шейнцис умер в 2006-м.

Рядом с Захаровым до конца остался сегодняшний директор театра Марк Борисович Варшавер, который делал все, чтобы худрук мог нормально, ни о чем не заботясь, работать только творчески. Я помню, как однажды Захаров назвал Варшавера своим другом… Естественно, с каждым человеком происходит какая-то трансформация, когда природа берет свое, это мы знаем и по другим театрам: имени Маяковского, Сатиры и многим другим.

К сожалению, в последних спектаклях Захарова уже чего-то не хватало, и он сам был растерян, как мне казалось. Но в течение 46 лет он сделал очень-очень много интересного и значительного для искусства.

— Можно ли назвать его магом?

Олеся Железняк:

Конечно! Помню, делали спектакль по Булгакову, Захаров говорит: «О, форточка хлопнула в момент, когда вы показывали отрывок. Значит, Михаил Афанасьевич нам привет передал, этот отрывок мы оставляем». Марк Анатольевич был наделен тонким чутьем и с большим вниманием относился к таким знакам. Кроме того, он обладал невероятным энергетическим зарядом. В своей книге он писал, что артист оказывает гипнотическое влияние на зрителя.

И поэтому на одного хочется смотреть, а на другого неинтересно. Тот, кто владеет твоим вниманием, энергетически держит тебя. Были такие артисты, как, например, Михаил Чехов, не обладающие актерскими данными — ростом, голосом и тому подобным. И Захаров говорил: «Вы должны, как Чехов, имея невыразительную внешность, своим наполнением и энергией научиться менять ее».

Марк Анатольевич занимался магическим таинством, обменом энергиями между актерами на сцене и зрительным залом.

— Он боялся неудач?

Иван Агапов:

Перед премьерами Марк Анатольевич очень волновался. Были такие спектакли, что Захаров даже на генеральном прогоне не мог понять, это победа или поражение. Однажды перед какой-то премьерой сказал: «Знаете, отпустило, а то вчера после прогона было желание пойти на какую-нибудь стройку, залезть на последний этаж и сброситься вниз». Но у него была интуиция: «Вот тут зритель заскучает, в программку полезет…» Он призывал нас все время делать то, чего от нас не ожидают.

Виктор Раков:

Он никому не давал заштамповаться. Помню, во время гастролей во Франции поставил задачу Караченцову: «Ты должен выйти в роли Резанова, как валютно-люксовый рок-оперный шоумен!» И Караченцов сразу его понял.

Марку Анатольевичу важно было работать с единомышленниками, и он, если с чем-то соглашался, так и говорил: «Вот теперь я слышу соратника, подвижника»… Когда-нибудь, может, книжку напишу о Захарове, а сейчас много говорить даже не хочется, пока больно… Знаете, я больше говорил при жизни Марка Анатольевича. Когда его не стало три года назад, только на панихиде мы что-то рассказывали, и я в том числе, и с тех пор не было никаких интервью. Это, может быть, и хорошо, потому что его уход — очень серьезная потеря лично для меня. Я работаю в этом театре больше половины жизни и с Захаровым долгие годы связан творчески.

Даже спустя эти три года потеря нашего худрука переживается очень тяжело — психологически и эмоционально. Чувствуется, что его нет и жизнь стала несколько… зыбкая. Потому что при Захарове в тандеме с Варшавером все было стабильно, даже в трудные времена в начале 90-х годов. Я понимал, что за ними мы — как за каменной стеной по любым вопросам, творческим и социальным. Так, как было, уже, конечно, не будет. Но жизнь продолжается, и надо жить, работать.

— Осталось в театре «захаровское послевкусие»? Сбылась ли его мечта — «меня нет, а театр есть»?

Иван Агапов:

Собаки очень похожи на своих хозяев. Так же у актеров — нет-нет да и замечаешь в ком-то: ой, поворот головы, как у Марка Анатольевича…

Александр Збруев:

Я 60 лет здесь работаю с разными режиссерами и вижу, что театр обрел лицо именно Захарова, и лицо это заметно до сих пор. Прежде всего, идут спектакли Марка Анатольевича, хотя некоторые, к сожалению, сняты с репертуара. Но остались «Женитьба», и «Безумный день, или Женитьба Фигаро», и «Королевские игры», не говоря уже о «Юноне и Авось». А главное — театр продолжают любить зрители, и мы по-прежнему видим полные залы.

Виктор Раков:

Кроме того, в театре сейчас идет «Поминальная молитва» по пьесе Григория Горина. Александр Лазарев очень скрупулезно по захаровским «лекалам» восстановил этот спектакль, и оно того стоит, мне кажется.

Олеся Железняк:

Я думаю, театр и сегодня абсолютно захаровский. Знаете, Марк Анатольевич меня часто журил за антрепризы, а я как-то пошутила: «Я же езжу в те города, куда «Ленком» не приедет, я показываю маленькую крупицу того, чему вы меня учили!» В этом есть, я считаю, большой смысл — как апостолы несли имя Христово, так и мы, артисты, продолжаем нести знамя Марка Захарова.

Я очень благодарна Марку Варшаверу — он бережно относится к захаровским спектаклям, все сохраняет. Театр должен жить — он не музей, и в нем могут быть и удачи, и неудачи. И в том, что Марк Борисович вводит вторые составы, есть свой смысл, хотя многие обижаются и можно в спешке что-то пропустить, но то, что молодым артистам предоставляется возможность играть, — это хорошо. Не видя «живьем» «Поминальную молитву», я была против ее восстановления, считая это ошибкой.

Но потом я поняла, насколько правильно, что спектакль восстановили. Среди зрителей сейчас большинство тех, кто вообще не видел старую постановку. И теперь новое поколение может прикоснуться к великому. Кому было бы лучше, если бы «Поминальной молитвы» не было? Театр Захарова живет! И в этом смысле он — очень счастливый человек…

Источник